---Квартира Цузуки
- Ну вот, теперь уж точно опоздал! – Немного раздраженно думал синигами, стоя в очереди за булочкой и думая о том, какую же ему выбрать – с корицей или с джемом. Да, вопрос был не из легких. В другой раз Цузуки купил бы сразу две булочки, да и третью, и четвертую в придачу, но сейчас был не тот случай – денег хватало только на одну. Очередь, как назло, была большой, а все люди – сердитыми, злыми. Несмотря на то, что погода была чудо, как хорошо, яркое весеннее солнышко ласково пригревало и, казалось, улыбалось всем и каждому, у людей было какое-то жуткое, плохое настроение, которое не поддавалось никакому объяснению. «Наверное, не только я опаздываю в это утро». – Подумал Асато и улыбнулся сам себе. Его, конечно же, волновало опоздание, но все-таки... булочка была намного важнее! «В конце концов, ругают меня в Мейфу каждый день, это уже обыденность... А вот сладкое – каждый раз, как в первый раз!» – И Цузуки совсем по-девчачьи прижал руки к груди и рассмеялся. По всей очереди прошло едва заметное волнение и покупатели, стоявшие впереди, оглянулись на синигами, и, увидев высокого парня в черном длинном плаще и затемненных очках, который чему-то радостно улыбался, недовольно заворчали. Наконец, очередь дошла и до Асато, и он, купив, все-таки, булочку с корицей, радостно впился в нее зубами, а его многострадальный, оголодавший желудок, которой уже начинал издавать сердитые звуки, удовлетворенно заурчал и успокоился. Отойдя подальше, завернувши за поворот и скрывшись в темном узком переулке, Цузуки телепортировался прямо в чайный дворик Мейфу. Почему именно сюда? Да просто синигами понимал, что если явится прямо в кабинет, то, наверняка, тут же наткнется на сердитых Тацуми и Хисоку, которые начнут, как всегда, читать ему нотации, осуждать за чрезмерную любовь к сладкому, за вечные опоздания и сон на работе. «Ну, а еще, к тому же, повесят они на меня все грехи человеческие!» - раздосадовано думал Асато. А так, хотя бы, можно хотя бы немного отсрочить неприятный разговор. «Все равно ведь я уже опоздал! Значит, чего торопиться? Время ушло! Однако в моих руках осталась еще... она! Надежда!! Булочка!!!» - И Цузуки плюхнулся за ближайший столик и с удовольствием начал жевать ту, ради которой он, пожертвовав работой, потратил целых сто йен и мужественно выстоял в огроменной очереди! Он нежно прижал ее к губам, его зубы коснулись поджаристой тонкой корочки... Булочка оказалась просто отменной: тесто было мягким, сладеньким и особенно приятным, корица... Что же, эта приправа непревзойденно шла к ней!
- Ух. Вкуснотища! – Произнес Цузуки, когда булка была съедена до последней крошки. – Ну, все, а теперь – пора на работу! – Лицо парня погрустнело, улыбка стала неискренней, а какой-то натянутой, неестественной, кислой и кривой.
Синигами неохотно поднялся со стула и по тоненькой витиеватой дорожке отправился к зданию. Шел он медленно и часто останавливался, любуясь танцующими в воздухе розоватыми лепестками сакуры, раза два-три присел на стул, тяжело вздыхая, снова вспоминал о булочке... В общем, Асато шел на работу так быстро, как только мог. И вдруг... Совсем недалеко на тропинке он увидел...
- Хисока! Эй, Хисокаааа! – Закричал Синигами, бросаясь к напарнику. – Привет! Что ты тут делаешь? Тоже опоздал?
Цузуки усмехнулся и похлопал мальчика по плечу.

Засунув руки в карманы джинсов, Хисока уже в который раз обходил чайный дворик, на часы он больше не смотрел, зачем зря себя нервировать? Хотя выслушивать вторую порцию недовольства шефа за день ему совершенно не хотелось. В итоге, решив, что он все равно не в состоянии ничего изменить, мальчик продолжил свою вынужденную прогулку. Он уже подумывал не наведаться ли в библиотеку, к братьям Гусёсинам, но в том случае напарник его ни за что не найдет, ну может быть и найдет, но далеко не сразу. При этом был риск, что Цудзуки снова где-то потеряется по дороге. Вздохнув, Хисока обернулся на окна штаба, что-то грохнуло и судя по тому ,как задребезжали стекла, довольно сильно, хотя сюда звук практически не долетел. Подумав о том, что это Ватари небось снова химичит над зельем для моментальной смены пола, Куросаки вернулся к созерцанию камешков у себя под ногами. Громкий возглас вырвал его из задумчивости. Голос он узнал сразу. В этот момент в нем боролись злость и облегчение, что тот не заявился еще часом позже.
- Хисока! Эй, Хисокаааа! - Мальчик едва не подскочил на месте. Ну что за привычка кричать? - Привет! Что ты тут делаешь? Тоже опоздал?
Куросаки обернулся с невозмутимым видом.
- Хм, что я здесь делаю? Тебя дожидаюсь. Мне надоело болтаться по коридорам и я вышел на воздух. - Хисока слегка коснулся пальцем своей щеки, как бы говоря напарнику ,что тот испачкался. - Хорошо перекусил, надеюсь?
Глаза юного шинигами прищурились, он хотел было наговорить разных гадостей, но передумал. Желание продолжать портить себе настроение в это утро у него окончательно пропало. К тому же, Тацуми и шеф Коноэ отыграются на Цудзуки по полной. Хисока подавил злорадную улыбку.
- Я жду тебя уже больше двух часов. Даже спрашивать не хочу куда ты подевал свою совесть. - Юноша развернулся и, пошел по направлению к штабу не оглядываясь. Он изо всех сил старался не взорваться. Сначала выговор от шефа, теперь этот, вечно улыбающийся шинигами, делает вид, что ничего не случилось, подумаешь опоздал на пару часов... с кем не бывает? Однако ,с Хисокой такого не бывало.
"Почему он такой безответственный? Неужели так сложно хоть раз прийти на работу вовремя? И почему его присутствие меня так раздражает ,хоть прошло уже столько времени?" - Хисока нахмурился, непроизвольно сжимая кулаки. - "И как бы я не старался не обращать на него внимания, ничего не выходит"
Зеленоглазый мальчишка остановился перед входом в здание, даже не заметив как миновал ступени. Он уже было хотел открыть массивные двери и скрыться в проеме, но передумал. Вместо этого мальчик обернулся к напарнику.

- Хм, что я здесь делаю? Тебя дожидаюсь. Мне надоело болтаться по коридорам, и я вышел на воздух. – Сухо и коротко ответил мальчик напарнику, даже не взглянув на него... Хотя нет, пару мгновений спустя он все-таки пристально поглядел на Цузуки и произнес, ладонью дотрагиваясь до своей щеки:
- Хорошо перекусил, надеюсь?
Цузуки, конечно же, прекрасно понял намек Хисоки, и, тихонько ойкнув, принялся ожесточенно тереть щеки и губы, пытаясь устранить с них крошки. Когда это нелегкое дело, наконец, было завершено, синигами широко улыбнулся.
- Да, перекусил я просто отлично! Эй, ты знаешь, какая вкуснятина была? Булочка! С корицей! Только жалко, что ее так мало было... Кажется, я бы еще гору таких же съел, и не объелся бы! – С хвастливой, гордой и самодовольной улыбкой заключил синигами. Цузуки сделал вид, будто не заметил раздраженного и сердитого настроения Хисоки. В конце концов, мальчик почти всегда такой, то есть, мрачный, угрюмый, молчаливый, прячущий свои истинные чувства и эмоции под маской равнодушия и легкого презрения к окружающим. Глядя на расстроенное и сердитое лицо напарника, Цузуки вдруг подумал, что Хисоке, скорее всего, очень пошла бы улыбка... Нет, не кривая и «плоская» ухмылка, а настоящая, радостная, лучезарная улыбка, такая, которая бывает только у детей...
- Я жду тебя уже больше двух часов. Даже спрашивать не хочу, куда ты подевал свою совесть. - Юноша развернулся и, пошел по направлению к штабу, не останавливаясь и не оглядываясь, а Цузуки, чувствуя скорое приближение серьезной опасности – выговора от шефа и Тацуми (а, может быть, не только от них), уныло опустив голову, поплелся следом, постоянно спотыкаясь, хотя тропинка была вовсе не бугристой. «Вот, сейчас, как всегда, дадут нам задание, отправят черте куда, опять за кем-то следить, разбираться в сложных ситуациях, спасать от смерти, в конце-концов, - синигами не знал, почему такие унылые мысли лезут ему сегодня в голову, - Да, я люблю свою работу, но, все-таки, и она со временем надоедает, становится... Не то, что скучной, просто какой-то сильно предсказуемой. Хотя, все миссии синигами не похожи одна на другую. И в этом плюс».
Да, Цузуки любил свою работу, он даже, в какой-то степени, гордился тем, что помогает другим людям, совершенно незнакомым, не имеющим к нему никакого отношения, людям другого поколения, со своими моральными принципами, привычками и жизненными позициями, порою даже резко отличающимися от тех, которые, к примеру, существовали еще лет двадцать назад. Но синигами никогда не думал об этом, ему не свойственно было судить о своих достоинствах и отношении к другим, он просто считал своей обязанностью спасти тех, кого еще можно было спасти... Может быть, именно поэтому Цузуки было так больно, когда с теми, за кого он считал себя ответственным, случалось что-нибудь плохое... А вообще, Асато просто наслаждался жизнью и радовался каждому новому дню, каким бы он ни был – солнечным или пасмурным.
Когда синигами, преодолев ступеньки, подошли к массивной двери, Хисока внезапно остановился и с грозным выражением на лице повернулся к напарнику.
- Что? Что такое? – Испугался Цузуки, непроизвольно отпрянув подальше и морально приготовившись защищаться от колких и едких нападений мальчика.

- Люблю свою работу? - Хисока приподнял бровь, даже не задумавшись, что в очередной раз проник в святая святых - чужие мысли. Если бы он спохватился мгновением раньше.. но было уже поздно. - Помогаю людям? Цудзуки, ты это сейчас серьезно говорил? Ты же ненавидишь свою работу, и чем это мы помогаем людям? Тем, что отбираем их жизни? Сколько ты можешь врать себе?
Хисока понял, что все его тело дрожит, а кулаки сжались с такой силой ,что ногти впились в кожу на ладонях. А эта улыбка напарника... да что это с ним? Почему он так беззаботно улыбается? Обычно, думая о работе, когда наступали такие моменты, редко, но все же бывало, Цудзуки становился мрачным, уходил в себя. Сейчас его взгляд на эти вещи отличался, и это настораживало Хисоку. Он привык не жалеть вечно ноющего напарника, был с ним даже более агрессивным и холодным, чем с другими людьми.
"Он это специально? В надежде, что я прочту его мысли и он меня обманет своей жизнерадостностью? Или же он на самом деле что-то скрывает от меня?" - Сколько угодно Хисока мог врать себе, что ему нет дела до этого лентяя, что тот только и может, как раздражать его, на самом деле, он переживал за напарника. Всякий раз ,когда тот опаздывал, Хисока волновался, не случилось ли чего? Не ушел ли этот шинигами с фиалковыми глазами снова в себя? Мальчик поспешил придать своему лицу бесстрастное выражение, прекрасно понимая, что уже выдал себя с головой. Он глубоко вздохнул, переводя взгляд на небо, по которому медленно плыли редкие облака. Затем снова взглянул в глаза напарника.
- Цудзуки, у тебя точно все в порядке? Я... - Хисоке не хватило слов. Он быстро отвернулся, чтобы не сказать что-нибудь еще. Все остальное мальчик счел лишним.

- Люблю свою работу? Помогаю людям? Цудзуки, ты это сейчас серьезно говорил? Ты же ненавидишь свою работу, и чем это мы помогаем людям? Тем, что отбираем их жизни? Сколько ты можешь врать себе? – Каким-то странным голосом произнес Хисока, но лицо его при этом имело очень... детское выражение. Ну, именно так Цузуки показалось, по крайней мере. Парень облегченно вздохнул и подумал с легким раздражением: «Ну вот. Опять, он читает мои мысли! Нет, ну это прям наглость!» Цузуки, улыбаясь, продолжал молча глядеть на напарника.
Но вот в душе и мыслях мальчика, видно, происходили какие-то не очень понятные и приятные колебания. Хисока вдруг сильно разозлился, задрожал от внезапно нахлынувшей ярости, со всей силы сжал кулаки... «Вааа! Что это с ним?» - Испугался Цузуки за мальчика и хотел, было, уж броситься к нему, но тут Хисока внезапно расслабился, на его лице возникла та самая холодная и равнодушная ко всем и всему гримаса, которую Асато очень хорошо знал.
- Цудзуки, у тебя точно все в порядке? Я... – Как-то неуверенно и робко, с необычной, новой интонацией в голосе проговорил мальчишка, чем очень удивил Цузуки.
- Конечно, что со мной может случиться? – С жизнерадостной улыбкой на лице ответил напарник, про себя подумав: «Что это с ним? Как-то странно Хисока себя ведет в последнее время. Может, опять не выспался?» Он хотел, было, узнать у мальчика, в чем причина его необычного, нестандартного поведения, но, подумав, что не стоит подливать масла в огонь, решил оставить расспросы на потом. Да и Хисока, честно говоря, сейчас был не в самом хорошем расположении духа: еще раз пристально взглянув в глаза Цузуки, мальчик отвернулся и, преодолев две последние ступеньки, прикоснулся к ручке массивной двери.
- Ой, Хисока, а ты обо мне беспокоишься? Да неужели! – Цузуки постарался придать своему голосу веселый и восторженный тон. – Чем же я заслужил такую милость?
Синигами решил все-таки выяснить у напарника, в чем, собственно, дело. Все-равно, они же сейчас никуда не спешат, верно? Ну, это если не считать работу, на которую Цузуки должен был явиться уже часа два... нет, три назад. «Ну, ничего, работа подождет. – Думал парень. – В конце концов, когда я принимал ее в расчет?»
- Ну так что, Хисока. – Цузуки, смеясь, потрепал напарника по голове.

Цудзуки изучал лицо Хисоки какое-то мгновение, и его эмоции менялись с такой скоростью, что мальчик очень удивился подобному. И легкое раздражение, и испуг, чувство тревоги, и какая-то расслабленность. Хисока сделал шаг назад, нога запнулась о ступеньку и он чуть не упал, но сумел удержать равновесие.
- Конечно, что со мной может случиться? - опять эта беззаботная улыбка, ну что за привычка? Хисока затылком ощущал взгляд напарника, а тон в котором была произнесена эта фраза выдавал, что тот стоит и как всегда беззаботно улыбается.
"Он, что, не понимает?" - Подумал мальчик не оборачиваясь. - "Да, я читаю твои мысли, потому что ты их слишком громко думаешь. И при чем тут не выспался?"
Взгляд Хисоки блуждал по едва заметным узорам, которые тонкими змейками вились по громоздким ручкам дверей. Хисока то брался за них, то отпускал, не решаясь наконец распахнуть дверь. Напарник выжидающе буравил взглядом спину мальчика, от чего последний чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. Но Цудзуки был не из тех, кто вот так просто упустит шанс сказать какую-нибудь очередную глупость, сказать лишь бы что, только бы прервать затянувшуюся паузу. Хотя, он был прав в том, что несколько минут позже, несколько минут раньше в общей картине опоздания погоды не сделают.
- Ой, Хисока, а ты обо мне беспокоишься? Да неужели! Чем же я заслужил такую милость? - Он произнес это с такими довольными и удивленными нотками в голосе, на какие только он один и был способен. По-настоящему удивляться очевидным вещам умел только Асато Цудзуки. Хисока же, напротив, углядел в его словах насмешку, щеки мальчика вспыхнули. Тонкие пальцы с силой вцепились в ручку двери.
- Ну так что, Хисока? - Напарник коснулся головы мальчика и взлохматил ему волосы, первым порывом Хисоки было скинуть руку Цудзуки, но он не стал этого делать.
- Волнуюсь ли я за тебя? - пальцы соскользнули с дверной ручки, и рука мальчика бессильно повисла вдоль тела, одновременно опустилась и голова. - Я всегда волнуюсь за тебя, кретин. Постоянно. Разве ты не замечаешь? Наше взаимопонимание всегда было таким односторонним.
Произнес Хисока чуть слышно, он медленно обернулся к напарнику, челка упавшая на лицо, полностью скрыла глаза. Он замолчал, чувствуя предательский ком в горле, глаза противно защипало. Боясь выдать дрожь в голосе, мальчик не решался произнести еще хоть слово, ровно как и поднять взгляд на напарника. Он постарался незаметно вытереть влагу с ресниц, сделав вид, что у него вдруг зачесался нос. Попытка произнести еще хоть что-нибудь провалилась на месте, слова застряли даже не успев превратиться во что-то членораздельное. По щекам, проложив две мокрые дорожки, скатились соленые капельки.
"Докатился" - С презрением подумал Хисока, стараясь разглядеть свои кроссовки. - "Это уже совсем ни в какие ворота"
Злость снова накрыла его, но теперь он злился на себя. За то, что дал слабину. Вот так же, во время какого-нибудь задания, вдруг почувствовав себя слабым и беззащитным, он может причинить вред Цудзуки. Единственному человеку, пусть даже и не совсем человеку, но существом называть друга Хисока не мог, который стал вдруг для мальчика важнее целого мира. Когда это произошло, он и сам не знал наверняка. Но в глазах Цудзуки было то, чего он не видел в глазах других. Там не было притворного сострадания, не было ученого интереса, ни зависти, ни жалости. Особенно жалости, это чувство по отношению к себе Хисока не мог выносить с детства. Мураки когда-то сказал ему, что его пожалели, и он не мог забыть эти слова, ранившие его сильнее оружия. Жалость сродни презрению, она не оставляет шанса на надежду, убивая все бодрые мысли.